Еще два с половиной года назад я не знала ни слова по-китайски; что же касается иероглифов, я лишь смутно представляла, как в принципе их можно различать. И что же — теперь я, иногда сама себе дивясь, слышу незнакомую речь — и понимаю, вижу странные знаки — и знаю, о чем они рассказывают. Более того, в отличие от абсолютного большинства моих знакомых, сейчас, бросив даже беглый взгляд на представителя дальневосточных народов, я без большого труда определяю, кореец он, китаец или японец. Я учусь в МГУ на историческом факультете, моя специализация — история Древнего Китая. Число специализирующихся на истории Древнего Китая крайне невелико — два человека. И, когда пришло извещение от китайского Министерства культуры о желании одного из их исследователей стажироваться на моем факультете, у администрации не было другого выхода, кроме как послать меня в обмен на его пребывание здесь. Эта стажировка никак не была связана с моим знанием — а точнее сказать, незнанием — китайского языка, поскольку в рамках специализации мы изучаем только древнекитайский язык, коренным образом отличающийся от современного разговорного. Разумеется, в Китае мне пришлось с нуля изучать современный китайский язык. Итак, меня направили в Пекин, в Китайский народный университет — место, достаточно известное уровнем преподавания гуманитарных наук. Все помещения университета — это общее правило для всех учебных заведений Китая — располагаются в кампусе: учебные корпуса, библиотеки, столовые и общежития. Кстати, в основной массе университетов учащиеся вне зависимости от того, местные они или из другого конца Китая, живут в общежитии. Считается, что это способствует учебному процессу, хотя, честно сказать, я очень в этом сомневаюсь: как правило, в одной комнате живут по 6-8 студентов, так что один стол приходится на двух человек; кроме того, освещение крайне скудное, а в 23.00 его вовсе выключают. Я уже не говорю о постоянном шуме в общежитии. Поэтому большинство занимается в библиотеке или в свободных аудиториях; в теплое время года также практикуются занятия на свежем воздухе. Учебой я вовсе не была загружена: занятия проходили ежедневно, кроме субботы и воскресенья, с 8 до 12 часов дня; в языковых группах было в среднем по 10-12 человек, в моей — официально 12, но обычно на занятия приходило человек 8-10. Преподавали нам китайскую грамматику, разговорный язык и восприятие китайской речи на слух. Занятия с самого начала велись только по-китайски, поэтому первое время приходилось очень тяжело, но вскоре все втянулись, и, конечно, это очень способствовало повышению уровня языка. Все уроки — даже лингафонный курс — строились, как правило, в форме диалога. Так, на одном из занятий, поясняя какое-то правило, учитель Цзяо привел предложение "Томат — это круглый овощ красного цвета", но француженка Солэн возразила: "Как овощ, если это фрукт?!". Тут в спор вступили еще несколько человек, отстаивая традиционные для их стран воззрения на упомянутый плод. В итоге мы решили, что каждый, вернувшись домой, проверит, что это такое, по всем имеющимся словарям. На следующий день учитель принес китайский словарь, где было написано, что помидор — овощ, Солэн — французский, где он упоминался как фрукт, а я в английском толковом словаре нашла определение помидора как фрукта, употребляемого в пищу как овощ. Домашних заданий было немного, а потому свободного времени предостаточно, и я использовала его для осмотра достопримечательностей, благо в Пекине их просто не сосчитать. Так я побывала в Запретном Городе (Гугун), бывшем императорском дворце в центре столицы, изумительном по архитектурному убранству: представьте себе громадное количество павильонов, с желтыми черепичными крышами с загнутыми краями, красными стенами и колоннами, находящихся на постепенно повышающихся над уровнем земли площадках, обнесенных мраморными перилами, украшенными барельефами облаков, драконов и фениксов. Во многих из павильонов расположены музеи, где можно увидеть пагоды из чистого золота высотой в 1-1,5 м, яшмовые и нефритовые императорские печати, картины на шелке, палочки для еды из слоновой кости и много еще что. Много времени мы проводили с одногруппниками и учителями — играли в баскетбол и теннис, устраивали вечеринки и пикники. Группа у нас была многонациональная — поляк, венгр, кореянка, итальянка, таиландка, несколько французов, американцев, японцев и я. С самого начала языком общения стал китайский, но в спорных случаях мы иногда прибегали к помощи английского, правда, достаточно редко. Мы все жили в одном здании и виделись по сто раз на дню, обычно вместе ходили обедать, за покупками, просто побродить по Пекину. В моем университете русских студентов практически не было: из 300-350 иностранцев, обучавшихся там, россиян в сентябре было трое, но к весне я осталась вообще одна. Разумеется, морально было довольно тяжело неделями не слышать родного языка, но это пошло только на пользу: мои знания английского и китайского улучшились, а это, в свою очередь, позволило довольно быстро адаптироваться в инокультурной среде. Наиболее теплые отношения у меня сложились с представителями двух континентов — Африки и Америки. Это, разумеется, не значит, что у меня не было друзей, например, из Азии (одна из самых близких моих подруг была кореянка), но все же абсолютное большинство моих знакомых составляли именно американцы и африканцы. Я вспоминаю изумленные лица китайцев, когда мой друг-камерунец вез меня на велосипеде через весь Пекин. Даже для столичных жителей видеть такую межрасовую дружбу было очень непривычно. А если с кем-то из моих друзей-африканцев мы шли в парк, то там нам и вовсе не давали прохода — очень многие китайцы просили сфотографироваться с ними, чтобы потом хвастать перед друзьями знакомством с иностранцами (честно сказать, чувствуешь себя при этом очень неловко — будто ты диковинный зверь). Любопытство вызывают даже мало отличающиеся от китайцев японцы: местные жители шеи сворачивают, завидев их. При общении с коренными жителями Китая у меня не раз возникало впечатление, что они не всегда различают лица иностранцев. Один раз дошло до курьеза: когда мы с другом возвращались с показа мод и зашли обменять деньги, охранник внимательно рассмотрел фотографию на обложке журнала и спросил, не я ли это, хотя общим с изображенной фотомоделью у меня был, в лучшем случае, цвет волос. Что касается первого впечатления от страны — везде люди. Я ехала в Пекин на поезде, поэтому, наверное, это так бросилось в глаза: в России — лес, поле, река, поле, лес; изредка стадо коров, реже попадают в поле зрения деревеньки в несколько дворов; в Китае — максимум через каждые 50-100 метров взгляд даже в предрассветной дымке натыкается на фигуры — пропалывающих посевы, удящих рыбу, праздно шатающихся — по крайней мере, так это виделось из вагона; да что уж говорить о твердой земле, если даже в воде — мы ехали как раз во время наводнения, причинившего столько ущерба в Китае в прошлом году, — так вот, по пояс в воде везде копошились люди, скорее всего, что-то ремонтируя. Когда многие из моих друзей, уже побывавшие в Китае, предупреждали меня, что достаточно тяжело постоянно ощущать эту массу людей, не скажу, что я не верила — просто не представляла, о чем идет речь. А на практике это оказалось вот чем: даже когда я была одна в своей комнате (а мы, как иностранцы, пользовались привилегией жить по двое), я все время слышала оживленный шум за окном, в коридоре, в здании напротив. Первые несколько месяцев это не трогало меня, но со временем просто устаешь от постоянного чувства вовлеченности в чужую жизнь и полной невозможности побыть одной. Даже ночью я ощущала давление этой 1.3-миллиардной массы. Не секрет, что в обширных районах Тибета, Синьцзяна, Внутренней Монголии очень немноголюдно — но, Бог мой, насколько же перенаселен Средний Китай! Кстати, громкие крики по поводу и без оного очень характерны для китайцев. Простой разговор друзей часто производит впечатление перепалки (если не знать китайского языка), грозящей перейти в потасовку. Что же касается реального рукоприкладства, то даже при скандалах на улице я ни разу не была свидетельницей драки, хотя криков там было предостаточно. В Китае я очень скучала по России, по Москве, по нашей природе, да просто по снегу — в Пекине снег падал в ту зиму трижды, и каждый раз уже через день от него не оставалось и следа. Сейчас же я хочу хоть на день оказаться вновь в Пекине, услышать цикад, что поют, как маленькие птицы, увидеть кедры в университетском сквере, выйти на улицу и, как в первый раз, поразить китайцев тем, что я так не похожа на них — и самой поразиться, до чего же этот мир не похож на тот, в котором я жила всю жизнь.
Автор:
Кузнецова-Фетисова Марина
Источник:
Журнал "Обучение за рубежом" - № 11 (12) Ноябрь 1999 г.